На протяжении значительной части ХХ века русская литература была подобна реке, черпающей свои воды из трех источников: официальной советской словесности, подпольного самиздата и тамиздата, то есть текстов русского зарубежья. У каждого из авторов существовала своя иерархия, а их произведения подвергались цензуре в соответствии с идеологическими задачами. Американский славист Яков Клоц в своей книге «Тамиздат» исследует историю литературных связей, возникших вопреки железному занавесу между издателями, критиками, читателями на Западе и авторами в СССР. С разрешения издательства «Новое литературное обозрение» «Лента.ру» представляет фрагмент книги о том, как в Советской России была опубликована повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича».
«Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына дома и за границей
В период оттепели борьба за то, чтобы дать голос жертвам ГУЛАГа, развернулась внутри страны, подчеркивая зависимость тамиздата как практики и института от политического и культурного климата в России. Начавшись с «секретного доклада» Хрущева в 1956 году и кампании по десталинизации, эта борьба достигла своего апогея после XXII съезда партии в октябре 1961 года и завершилась публикацией повести Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» в прогрессивном советском журнале «Новый мир» в следующем году.
Официальная публикация этого сенсационного текста стала поворотным моментом для русской литературной культуры как в России, так и за границей — своего рода точкой пересечения госиздата, самиздата и тамиздата. (...)
(...) Прорвавшись в официальную советскую прессу, повесть Солженицына не только «высвободила» множество других рукописей на ту же тему, написанных до или после «Ивана Денисовича», но и невольно закрыла им путь к публикации на родине, вытеснив их сначала в подполье, а затем за границу, в тамиздат.
Несомненный успех Солженицына, который смог достучаться до широкой советской аудитории, но не имел возможности рассказать всю правду о лагерях, был во многом предопределен тем, что его текст соответствовал канонам соцреализма и советской мифологии в целом.
Ключ к пониманию успеха «Ивана Денисовича» заключался не столько в тематике повести, как принято было считать, а в выигрышном сочетании социального и аллегорического, а также в стратегии автора и его сторонников, благодаря которой повесть стала приемлемой для публикации, а публикация — возможной.
Под знаком Солженицына (1961–1962)
Жизнь самого известного героя Солженицына оказалась значительно длиннее одного дня — дня, который должен был вместить в себя весь его десятилетний лагерный срок:
Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов — три лишних дня добавлялось...
Она растянулась за пределы эпохи, охватывая этот обыкновенный день из жизни обычного заключенного, задуманного одновременно как художественный образ и как документальное свидетельство.
Иван Денисович Шухов, бывший крестьянин и боец Красной армии, «родился» в заключении в 1951 году, когда его автор еще сам отбывал срок в Экибастузском лагере для политических заключенных на севере Казахстана. Шухов, ушедший на фронт в первый же день войны и приговоренный к десяти годам лагерей за то лишь «преступление», что попал в плен к немцам, предстал перед читателями на страницах одиннадцатого номера «Нового мира» 17 ноября 1962 года. Корней Чуковский назвал его появление «литературным чудом».
Случиться этому чуду помогли прежде всего главный редактор журнала Александр Твардовский, Лев Копелев и Раиса Орлова, передавшие Твардовскому рукопись Солженицына через их общую знакомую и редактора Анну Берзер, а также личный помощник Хрущева Владимир Лебедев, согласившийся ознакомить первого секретаря с этим необычным текстом, и, наконец, сам Хрущев, давший личное разрешение на публикацию. В интервью Би-би-си, приуроченном к двадцатилетию «Ивана Денисовича», Солженицын говорил об этом историческом моменте как о явлении скорее физического, нежели историко-литературного порядка:
Напечатание моей повести в Советском Союзе, в 62-м году, подобно явлению против физических законов, как если б, например, предметы стали сами подниматься от земли кверху или холодные камни стали бы сами нагреваться, накаляться до огня. Это невозможно, это совершенно невозможно
И все же, каким образом публикация «Ивана Денисовича» на родине оказалась возможной и почему именно тогда? И почему для других нонконформистских авторов публикация в России произведений на ту же тему в тот же период стала, наоборот, невозможной?
Помимо успеха внутри страны, публикация «Ивана Денисовича» на родине положила начало почти непрерывному потоку контрабандных рукописей из Советского Союза на Запад. Уже само количество этих рукописей позволяет говорить о том, что тамиздат как мост между «двумя русскими литературами» (на родине и за границей) и как оружие на литературных фронтах холодной войны по-настоящему сформировался не после 1957 года, когда в Италии вышел «Доктор Живаго» Пастернака, а четыре года спустя, после публикации «Одного дня Ивана Денисовича» в России.
Не случись это, — признавался Солженицын много лет спустя, — случилось бы другое, и худшее: я послал бы фотопленку с лагерными вещами — за границу, под псевдонимом Степан Хлынов, как она уже и была заготовлена
При таком сценарии вряд ли бы удалось достичь такого же эффекта, к какому привел выход «Ивана Денисовича» на родине. То, что рукопись Солженицына не утекла за рубеж, пролежав в редакции «Нового мира» почти год до публикации в ноябре 1962 года, по словам автора, чудо «не меньшее, чем само напечатание в СССР».
Впрочем, вскоре другие книги самого Солженицына, в том числе романы «Раковый корпус» и «В круге первом», а также его главный труд «Архипелаг ГУЛАГ» пришлось тайком вывозить из России для публикации за рубежом. Но в начале 1960-х годов именно полуграмотному крестьянину Ивану Денисовичу доверили священную миссию — впервые затронуть тему ГУЛАГа. Если перенести знаменитый афоризм XIX века в советский контекст, вся лагерная русская литература вышла из солженицынской телогрейки.
По словам Владимира Войновича, тоже прибегнувшего к метафоре из области физики, в 1961-1962 годах события разворачивались словно по закону маятника:
Сталинский террор был одной стороной амплитуды, хрущевская оттепель приближалась к другой. <...> В 1962 году он [маятник] еще двигался в сторону либерализации, но очень было похоже, что скоро дойдет до предела, а пределом, возможно, и станет — если будет напечатано — антисталинское сочинение Солженицына. Так и случилось
Размах этого маятника был поистине беспрецедентным. 17-31 октября 1961 года состоялся XXII съезд КПСС, где Хрущ